еще одна девочковая история..
---------------------------------------

Другая жизнь

Труп Тани уже вторые сутки лежит на коротеньком диванчике на кухне, поджав ноги.
Мёртвое тело Тани может только курить одну за другой потерявшие всякий вкус сигареты, да изредка запивать липкий дым солоноватой водой из носика чайника.

Таня умерла вчерашним утром. До этого она ещё пыталась выжить, пока на телефоне не закончились деньги. Когда Таня поняла, что она больше не может набирать его номер, она смирилась, оставила всё как есть, никуда не пошла, легла на диванчик на кухне и сказала себе, что жизнь кончилась вместе с возможностью услышать его голос.

Как это часто бывает, ещё два дня назад Таня совершенно не готовилась к смерти. Не думала она о страшном и тогда, когда привычно позвонила ему из машины по дороге с работы, одной рукой крутя руль, другой - нажимая на дежурную кнопку, чтобы прокричать радостно: «Солнце, я еду, через десять минут буду дома, что купить?»

И в ответ вместо привычного «Да, давай, жду!» - услышала какой-то, показавшийся ей чужим, глухой, обманывающий, голос. «Слушай, я за рулём, что за дурацкие шутки!» – пытаясь опомниться, кричала она, жала на педаль, надеясь, что прибежит домой, и всё объяснится, уладится, он скажет «что, испугалась?», скажет, что он хотел её разыграть, проверить, она рассердится, расплачется, обидится, он будет смеяться, извиняться за глупую шутку, они поцелуются и будут готовить ужин.

Но Саша, её родной Саша и дома встретил её с не своим, чужим, суровым, отстранённым лицом. «Да, ты не ослышалась, не ошиблась, нам надо расстаться, я не шучу».
«Почему? Что случилось?»
«Я так решил. Ты не виновата. Я принял решение. Мне нужно изменить всё в своей жизни».

Таня никогда раньше не думала, что может вдруг так – упасть на колени перед мужчиной, обхватить его ноги и закричать тоже не своим, страшным каким-то, птичьим и детским голосом: «Неееет, неееет! Нееет! Не делай этого, нееет!» - она пыталась просить его о благоразумии, о пощаде, как все жертвы просят убийц, и он, как все убийцы, был непреклонен.

Он собирал вещи, потому что утром ему нужно было в аэропорт. Нет, он уезжал не насовсем, а так, в привычную командировку. Он ловко выбрал день, когда нужно убить Таню – сделал это и уехал, чтобы не смотреть.

Он часто так уезжал, и раньше почти сразу с момента его выхода из дома они начинали перезваниваться, слать смс. Он писал что-нибудь смешное из самолёта, пока не приходилось выключать телефон, потом, через пару часов – после приземления. Он звонил ей по ночам из кабаков и с бульваров других городов, что-то рассказывал, кричал, что скучает. Он делал так всегда.
А в этот раз он закрывал за собой дверь молча, стараясь не смотреть в остекленевшие от бессонной ночи и слёз глаза Тани. Он попросил её тоже собирать вещи, у неё на это было как раз четыре дня, пока он не вернётся в свою квартиру. Квартиру, которую Таня как-то так за последнее время сумела ощутить своим самым настоящим домом.

Да, Таня не выдержала, сорвалась, уже через час она начала набирать Сашин номер, снова и снова спрашивать, не передумал ли он? Не пошутил ли он? Понимает ли он, что он делает? Да, понимает. И он не хочет тянуть кота за хвост. И хватит уже. И, вот это: я принял решение. И я не меняю своих решений, перестань мне звонить.

И тогда Таня легла и перестала жить. Нужно было собирать вещи, её, Танины вещи, которых тут как-то незаметно накопилось за этот год. Нужно было уходить – а Таня не могла, она лежала, курила вот уже вторые сутки одну за другой и пила мутную щелочную взвесь из холодного чайника. Саша-то мог бы дозвониться на безденежный Танин телефон, и Таня всё-таки положила этот аппарат рядом со своей могилой. Но телефон молчал, как будто захлебнулся тогда, во время последнего звонка.

В первую ночь без Саши Тане удалось закрыть глаза, и ей тут же приснилось, что Саша здесь, а сном было то, другое, страшное. Она протянула руку и хотела нащупать привычно Сашину небритую щеку, но рука её упала с диванчика в пустоту, и Таня проснулась и вспомнила, что она теперь мёртвая, что Саши больше нет.

Как это нет Саши? Так не может быть, так не бывает! Таня хочет заплакать и у неё не получается, из неё вырывается только глухой хрип, как из лёгких трупа. Сзади, за спиной и плечом Тани только жёсткая спинка дивана, а рядом – пустота, и теперь так будет всегда. Таня даже не пытается лечь в их с Сашей большую кровать. Саша всегда, до последнего дня, обхватывал её руками и ногами, подминал к себе и утыкался носом в её затылок – по-другому не мог спать. Как же так получилось, что он взял и убил её?

Весь второй день Таня смотрит в потолок, сложив руки на груди, и всё время видит Сашу. Как ушедшая из тела душа всё кружит и кружит над покинутым телом, так и Танина душа смотрит на далёкие теперь картины их с Сашей счастливой жизни.

Например, она видит летний день, и то, как она, Таня, сидит на мостках над рекой, и смотрит, не шевелясь, на стрекоз, которые то и дело подлетают и цепляются за тонкие стебли осоки. Сюда, к этим заводям, привёз её Саша. Это его тайное место, сюда он ездил каждый год, с детства, потом в юности, и вот – посвятил в своё самое дорогое и Таню. Таня думает, что он возил сюда и других девушек, которые были до неё, но ей от этой мысли совсем не обидно почему-то. Вода тихо течёт, под босыми ногами Тани любопытствуют маленькие рыбки, слышно, как трещат крылышки пролетающих стрекоз. И тут сверху, по глинистой тропинке, с шумом, почти кубарем скатывается Саша. Он, оказывается, потерял Таню, он бегал в лес, он бегал на луг, он очень испугался! Он и не знал, что Таня найдёт сама этот спуск к реке! Раз сто он повторяет на все лады, как же он испугался! Как испугался! Он сжимает Таню так, что веером разбегаются из-под мостков рыбки и улетают с травы стрекозы.

И ещё – в реке плыли облака. И ещё – над лугами кружили сотни белых бабочек. И потом, когда они ехали по пыльной дороге, по ухабам, мимо пшеничных полей и клеверных лугов, они открыли окна машины, включили громко музыку, и Саша кричал – вот! Вот это я хотел бы помнить всегда, этот день! Ради таких дней нужно жить.

А ещё Таня вспомнила, как она болела зимой, и как Саша болел, и как они ухаживали друг за другом, и как Саша уснул, свернувшись калачиком, на ковре возле кровати, не решаясь толкать больную Таню. И как он бегал за всякой ерундой в магазин, и как принёс ей розу. И как она поила его, горячего-прегорячего, чаем, как он начал вставать через три дня, как ходил по квартире, покачиваясь от слабости, и улыбался, говоря всем друзьям, что Таня его подняла на ноги.

Вот, я всё-таки думаю о нём, хотя этого не надо делать, - говорит сама себе Таня. Не надо обо всём этом думать, умерла так умерла.
Но всё вокруг всё равно напоминает Тане ту жизнь, в которой она была жива. На включенном уже который день экране компьютера – их с Сашей счастливое улыбающееся фото, на столе – чашки, каждую из которых они привезли из той или иной поездки, кругом пахнущие Сашей вещи, на компьютере только его музыка, на шкафу – его книги, в холодильнике – все те продукты, которые он любит, куда ни глянь – всюду Саша, Саша, а вот Тани больше нет.

На третий день Таня вдруг начинает ощущать холод своего собственного мёртвого тела. Нужно укрыться – тупо, как зомби, думает Таня. Прошло уже два дня и две ночи, но Таня так и не начала собирать вещи. Но теперь она смогла встать, пойти к их кровати и нет, не лечь в неё – забрать оттуда огромное тёплое, пуховое одеяло, которое совсем недавно им с Сашей подарила Сашина мама. Это был такой особенный подарок, думала Таня, когда мамы дарят сыну с подругой большое тёплое одеяло, приговаривая «не мёрзните, дети» - это ведь значит, что совсем уже всё хорошо, так думала Таня ещё несколько дней назад. А теперь она легла под это одеяло, оказавшееся внезапно таким тяжёлым, чтобы окончательно осознать, как же ей всё-таки холодно.

Снова светает, и Таня всё так же курит и смотрит в потолок. Телефон всё так же молчит, как ему и полагается молчать в могиле. Таня лежит и понимает, что холод никуда не девается, даже под этим толстенным пуховым одеялом. Ей больно от этого холода, очень плохо, очень холодно, но отчего-то это даже радует Таню.

Мне плохо, думает Таня, мне холодно. Но раз мне так холодно, до боли в животе, значит, я могу ещё что-то чувствовать. Может быть, я ещё жива?

И тогда с Таней что-то такое происходит, и её душа вдруг говорит своему не то мёртвому, не то живому телу: всё самое страшное уже случилось. Давай-ка теперь подумаем, что будет тогда, когда ты всё-таки встанешь. Наверное, там есть какая-то жизнь, за пределами твоей смерти?

Таня, Таня, давай всё-таки подумаем, как ты будешь дальше это…ну… жить? Куда ты пойдёшь, что будешь трогать и брать руками, что-то, может быть, поешь?

Я вот сейчас соберу свои вещи, отвечает Таня сама себе, я уложу их в багажник и отвезу домой, то есть в свою квартиру. Оставлю, на самом деле, все эти глупости, которые покупала для этого жилища, возьму только платья и кое-что из ванной. Таня начинает думать о мелочах в ванной, потом о том, о сём, потом она вспоминает свою заброшенную и запылённую квартиру и все те вечеринки, которые раньше там у неё случались. Она думает, что как только начнёт хоть что-то есть, то пригласит своих подруг, а тех попросит пригласить своих друзей. Они так давно не собирались вместе.

И она пойдут есть японскую еду и сладости, да! Еду, которую не любит Саша! Таня вдруг понимает, что она страшно хочет есть, но ей так приятно думать про свою новую жизнь, что она думает дальше.

И ещё они пойдут гулять, по самым любимым переулкам. И будут играть в ту самую, их любимую с подругами игру – смотреть прямо в глаза, не отводя взгляд, встречным людям, особенно мужчинам, а потом, минуя их, хохотать и искать новые жертвы. Вот уже год Таня не гуляла так, бездумно, вдыхая городской воздух, без целей, без намеченных маршрутов.

Таня вспоминает вдруг, что она давно не ходила танцевать по пятницам, потому что Саша никогда не любил танцевать, а без Саши ей было неинтересно. А как она, бывало, отплясывала – не раз вечеринка заканчивалась аплодисментами в её адрес. И музыка – она вот сейчас включит в машине ту музыку, которую она любит и не решается слушать при Саше, потому что Саша сразу же, даже если уснул под свою любимую музыку, при звуках Таниной просыпается и бурчит: что за дрянь! Кто это воет тут, что за бабские сопли! А Таня всегда любила под музыку подпевать и мечтать.

Ещё, ещё, - уже почти радостно думает ожившая Таня, привставая на диванчике, снова отхлёбывая из уже почти опустевшего чайника и улыбаясь сама себе, - ещё я поеду и поживу в Берлине. Нет, я поживу, пожалуй, в Антверпене! Нет, я ведь могу и в Нью-Йорк, а ещё лучше туда, где я пока что не была, вот, скажем, в Буэнос-Айресе!

Таня как будто уже чувствует воздух, запах Берлина, там ведь совсем по-другому пахло, не так, как в Москве. А в Буэнос-Айресе, наверное, пахнет морем и незнакомыми деревьями. А вот, Таня, помнишь, как ты шла одна вечером по Тель-Авиву, в наушниках, как пахло специями из кафе и морем с пляжа, и ты случайно столкнулась со встречным прохожим, который тоже что-то там подпевал своим наушникам? Помнишь? И он схватил тебя за плечи, чтоб ты не оступилась, и как вы оба смутились и рассмеялись, почти обнявшись, а потом пошли в разные стороны и одновременно оглянулись. Помнишь, какой он был красивый, этот встреченный на одну секунду в огромном мире человек?

Сколько раз, Таня, ты ещё встретишься, столкнёшься, посмотришь в глаза и улыбнёшься? Может быть, для того, чтобы потом пойти в разные стороны, через минуту ли, через год ли. А может быть, и для того, чтобы остаться.

Таня придумывает себе уйму разных занятий и вспоминает про все интересные дела, которые ей в последнее время предлагали, а она всё как-то мялась и не то чтобы отказывалась, но откладывала на «потом», оттого что не хотелось никуда выходить из дому, хотелось быть рядом с Сашей, готовить ему еду, болтать с ним, встречать его гостей, думать о его делах, а не о своих.

Другая жизнь. У меня начинается другая жизнь, новая! Мне тяжело сейчас будет встать и сделать первый шаг от этого диванчика в углу, но я всё придумала и всё будет очень, очень хорошо. Так говорит себе Таня и встаёт.

И, как только она поднимается на ноги, её телефон звонит.
Это Саша.
Она хватает трубку.

- Ты где сейчас? – спрашивает Саша. – Ты дома? Ну, то есть, у нас? Как ты?
- Больше всего я боялся, что ты уже собралась и ушла, - говорит Саша, - я боялся позвонить и услышать, что тебя там уже нет.
- Пожалуйста, ты можешь меня завтра встретить? – говорит Саша.

- Конечно, могу. – Отвечает Таня.
Внутри у неё пусто и легко. Наверное, это от сигарет с чаем. Ничего нет, ни вчерашней боли, ни сегодняшней эйфории.

Таня везёт Сашу из аэропорта и улыбается. Саша пытается что-то сказать, объяснить, у него был нервный срыв, прости, прощаю, конечно, прости-прости, какая-то дурь на меня напала, надеюсь, я тебя не очень обидел, нет, конечно, всё нормально. Что ты делала, пока меня не было? Да так, гуляла с подружками, в кино ходила, потанцевать. Ну молодцы.
Таня, Таня, я всё понял, Таня, я понял – как же я боюсь тебя потерять, Таня!

- У нас ведь всё будет хорошо? – спрашивает Саша. – Ты же меня простила?
- Конечно, простила, Саш. Конечно, будет, - соглашается Таня.
- Всё будет так же как раньше и даже лучше, правда ведь?
- Конечно.

Нет смысла объяснять ему, - думает Таня, - что теперь у меня уже есть Другая Жизнь.
И, к сожалению или к счастью, с этим теперь уже ничего не поделать.

И, конечно же, всё будет очень хорошо.

Мура Мур