В Московском Университете на углу Моховой и Большой Никитской учился Александр Иванович Герцен (1812 - 1870). В пятидесятилетие со дня его смерти (1930 г.) улица получила его имя.
Малая Никитская улица - была названа в противовес Большой Никитской. В разное время именовалась - Георгиевской (по церкви Георгия, "что на Всполье"), улицей Качалова (по имени актера Московского Художественного театра, Василия Ивановича Качалова (1875 - 1948), жившего в доме N 20).
Слева, дом 36 по Большой Никитской - церковь Большого Вознесения. Это одно из немногих в Москве мест, где не взирая на скверный наш характер, все-таки сомкнулась связь времен. Войдем в храм 18 февраля 1831 года (если ты прилично случаю одет можно поприсутствовать на обряде бракосочетания).
Если можно верить Анне Павловне Керн
Ах, жених, задев нечаянно за аналой, уронил крест! При обмене колец, одно из них упало на пол... Пушкин ( это он жених) изменился в лице, слышишь, он шепнул кому-то из друзей: "Все дурные предзнаменования..."
Что-то душно стало! Давай, не будем ждать окончания церемонии и потихоньку выберемся на улицу.
Особняк Рябушинского

По внешним формам и декору Особняк Рябушинского наиболее ярко отражает все черты модерна. Объем здания статичен, его асимметрия тонко уравновешена. По большим окнам трудно определить количество этажей. В пределах простых общих очертаний возникают сложные вторичные архитектурные мотивы. Переплеты рам - переплетающиеся ветви деревьев продолжают движение мелких кривых линий майоликового фриза с орхидеями. Облицован глазированными кирпичами. Карниз-полочка далеко вынесен и демонстрирует свойства новых тогда материалов (металл, бетон). Кованая решетка ограды - законченный образец стиля модерн.

Взгляни лучше напротив: дом N 6/2 по Малой Никитской - знаменитый особняк в стиле "модерн" архитектора Шехтеля. И, хотя дом этот сам по себе весьма мил ( хотя честно говоря, в Брюсселе, Мюнхене и Париже пару десятков похожих точно найдешь): надо сказать, что с известного времени стал он пользоваться если не плохой, то, во всяком случае, странной репутацией.
Создатель его, Федор Осипович Шехтель, снискавший уже в начале своего поприща громкую известность, окончил дни свои в затхлой темноте московских коммуналок.
Пал Палыч Рябушинский (чья "костлявая рука голода" навсегда сдавила горло советского пионера-любителя истории), по чьему заказу и был, собственно говоря, выстроен этот дом,
не только дома сего был лишен, но и Россию вынужден был оставить.
А Алексей Максимыч Горький, столь неосторожно сменивший красоты Капри на сомнительные прелести тогдашней Москвы? О чем думал он, поселившись среди роскоши этих апартаментов, где на каждую штору и кресло прикреплены были алюминиевые бирки с инвентарным номером? Представляешь, в какие игры играли здесь Великий Пролетарский Писатель и Великий Вождь - Отец Народов?
С одной стороны, по европейским меркам, почему бы не жить в таком особняке писателю, чьи книги издавались таким тиражом?
С другой - внутренняя архитектура кукольного дамского дома в мраморных завитушках и лепных изысках явно отторгла тяжеловесную мебель, выданную угловатому исследователю человеческих душ. Не внесло гармонии и повальное по тем временам в Европе увлечение Востоком - многочисленные вазы и блюда китайской перегородчатой эмали, и хорошая коллекция японских нэцке.
И уж полным безумием, апофеозом сарказма времени возвышается в самом центре этого странного обиталища несомненного таланта и тщательно скрываемого отчаяния, взметнувшаяся волной теплого мрамора колонна, в одном из своих ракурсов предстающая перед изумленным зрителем почти трехметровым фаллосом.
Сразу за домом чудесный садик, самим Шехтелем и спланированный. Через садик этот мог бы хаживать к Горькому граф Алексей Толстой, живший чуть позже в соседнем - Спиридоновка
N 7- доме, где сумел сохранить для себя, за известную плату разумеется, подобие прежней своей жизни.
Уж и графа нет, уж и потолок протек над уютной и какой-то душевно теплой его квартиркой во втором этаже. А в первом - все еще живет вдова личного биографа предусмотрительного автора "Хождения по мукам".
Если же и нам наведаться в садик, например весной, когда цветет в нем сирень, и присесть на стоящую в глубине лавочку, то, право и не знаю, надо ли нам куда-то еще идти? Но, если все-таки достанет нам сил оторваться от разлитого там годами покоя, то обернемся с благодарностью к редкому в Москве милосердию времен и бросим последний взгляд на посаженную еще Шехтелем сосну, почему-то превращающую его особняк в старую японскую гравюру.
Спиридоновка

Спиридоновка или Спиридоньевская улица - названа по приделу Спиридония при церкви ХVI в. Рождества Богородицы на Козьем болоте. С 1945 г. - улица носила имя писателя Алексея Толстого (1883 - 1945), жившего на Спиридоновке, в доме N 2.
Напротив дома Толстого, слева то есть, сразу за церковью - Спиридоновка 3/5 - палаты 17 века, отреставрированные (что на мой прагматичный взгляд уже хорошо) так, что над вряд ли исторически достоверной их крышей до сих пор сверкают клинки архитектурных пуристов.
Справа, за домом Толстого - памятник Блоку. И кто бы узнал в этом затрапезном, субтильном мужчинке без возраста и особых примет глумливого создателя бессмертной поэмы "О, закрой свои бледные ноги!"?
Увы! Видно напрасно он взывал: "Так вонзай же, мой ангел вчерашний, в сердце острый французский каблук." У кого же поднимется, простите, нога даже пнуть такое убожество.

И кто бы узнал в этом затрапезном, субтильном мужчинке без возраста и особых примет глумливого создателя бессмертной поэмы "О, закрой свои бледные ноги!"?
Но, если памятник сам по себе уныл, то "развалины" как раз и забавны, и поучительны. За правым плечом поэта некогда была мастерская Вучетича, а ныне стоит памятник еще не оконченным боям за собственность - натурально одна окончательно, до чугунных балок, облезшая стена, за которой заманчиво так притаился крошечный пустырек.
За левым плечом поэта - (Спиридоновка, дом N 9) вознесся не 16-этажную высоту недавно еще, лет буквально 20 назад, престижный, брежневской архитектуры кирпичный (!) дом. И все в нем, вроде как, еще на месте, и ничего, вроде как, не обвалилось, но - оттого, может быть, что внутренние стены лоджий отделаны были неокрашенной доской, которая от московских погод незамедлительно почернела, или по иной какой скорее нематериальной причине - веет от дома эдакой разрухой всеобщей погорельщины.
Без печали отвернемся от этих, тем не менее, памятников и обратим свой взор дале. Но не очень. Прямо за Певцом Прекрасной Дамы, на углу с Малой Броннной два хороших чугунных аиста, кои и дали название той стекляшке, что стоит за ними.
В кафе "Аист", что достоверно известно старожилам, изначально свили свое гнездо те, кого называли в еще не забытые времена "толкачами". Приезжая в Москву, энергичные представители периферийных предприятий с успехом меняли здесь то ли шило на мыло, то ли сало на чугун - то есть явно предвосхищали то направление экономических отношений, кое получило официальное ныне название "бартерных сделок". Потом, через недолгий, но явно притонный период своей коротенькой жизни, "стекляшка" стала собственностью наших азербайджанских братьев. Южный их темперамент периодически выливается на улицу в форме локальных перестрелок. Губительно это отзывается только на соседнем киоске: уже два киоскера пали жертвой неуместного любопытства, оба - в разное время, но оба не вовремя - выглянули узнать, что собственно говоря происходит.
Для фланирующего же прохожего, желающего отведать, например, знаменитые "манты", посещение этого оазиса азербайджанской кулинарии не только не опасно, но и сопряжено даже с немалой долей простого гастрономического удовольствия. Разумеется, если там как раз сейчас не выясняют сложных своих отношений владельцы.
Но, если со "стекляшкой" все прозрачно просто и изначально лишено того, что можно будет назвать "историей", то следующий за ней "доходный дом" (Гранатный N 2) весьма показателен с точки зрения истории застройки города. Москва умопомрачительно эклектична не только горизонтально (в чем собственно мы убедились не успев пройти по ней и пятисот метров), она так же неподражаема с точки зрения стиля вертикально.
Гранатный переулок
Гранатный переулок: - название получил от Гранатного двора, находившегося здесь до пожара 1812 г. От него предположительно осталось каменное здание 3/5.
В 1949 г. переулок назван улицей Щусева, в честь известного советского архитектора и в связи с тем, что в нем находился Союз архитекторов СССР.
Гранатный N 2 - состоит из двух, построенных в разное время частей. Угловая часть - 1899 г. - архитектор Г. Кайзер, 1902 г. - архитектор В. Величкин.
Надо сказать, что это еще достаточно деликатный пример. Вглядись в этот "пирог". Каждый следующий по вертикали и по времени "слой" все более застенчиво намекает на первоначальный стиль приличного доходного дома для господ, например, учителей. Внешняя псевдоклассическая лепнина и ширина простенков меж окнами указывала прозорливому горожанину не только на наличие четырех-пяти комнат необходимых для временных их владельцев, но и обязательных комнат для кухарки и горничной - впрочем, все совершенно без излишеств.
Чем выше достраивался дом, чем ближе к нам по времени оказывалась постройка, тем все более невнятными становились знаки его не только внешнего стиля, но и внутренней принадлежности. Дом научился быть безликой маской, скрывающей лицо своих жильцов.
Но сделаем еще несколько шагов по Гранатному и здесь слева меж домами в глубине увидим добротный сталинских времен дом, примечательный тем, что в нем впервые в советские времена выстроены были двухэтажные квартиры, занимающие верхние два этажа. Надо сказать, что нынешние мэтры от архитектуры и живут там, а вовсе не в своих творениях.
... Где я любил...
Здесь самое время, на минуту, оторваться от разглядывания домов, как деталей и попробовать увидеть общую перспективу Гранатного, который вот уже невдалеке и заканчивается.
Право, не смогу объяснить (может быть это удастся тебе) из каких намеков складывается то, что мы называем впечатлением, что придает, казалось бы, весьма прозаичным улицам и домам странную законченность и утонченность живописного полотна или графического рисунка (помнишь необъяснимое превращение особняка Шехтеля в японскую гравюру?).
Вглядись в этот уголок Москвы, как будто отставший от бега времени, в эту гармонию провинциальной неспешности и уюта. Теперь: достать пролетку - за шесть гривен, чрез благовест, чрез клик колес, перенестись туда, где ливень... чтобы никогда не встречаться с тем, что мы неизбежно должны увидеть, если сделаем еще пять шагов.
Вот оно. Слева. Гранатный N 7/9, что-то неотвратимо напоминающее огромный крематорий, сросшийся левой своей стеной с особняком Эрихсона, а правой с торцом в два окошка (из верхнего свисает авоська с припасами съестного) жилого дома уходящего во двор. И все это несет на фронтоне гордое имя "Дом архитектора". Лично я глубоко убеждена, что вещь эта посильнее Фауста Гете будет, в архитектуре разумеется.

Конечно, глаз мог бы отдохнуть на усадьбе Голицыных, что напротив этого архитектурного кошмара, но превратности судьбы отдали усадьбу некоему НИИ. Судя по состоянию некогда чудесного дома и сада, можно догадаться, что если у сотрудников института что-нибудь и осталось, то это, скорее всего, одеяла на которых написано страшное слово "ноги".
Но, отведем со смущением взор от развалин былого счастья. Взгляни, там, дальше нечто своими углами и срезанными цилиндрами напоминающее то ли гигантский броневик времен первой империалистической, то ли палубные надстройки неудержимо пробивающегося к Садовому кольцу боевого корабля. А в кильватере у него, (то к чему он и был, видимо, относительно недавно пристроен), обветшалые кружева, разукрашенной еще в прошлом веке, домашней какой-то ладьи, безвольно плывущей в этом море стилистического сумбура.
Не будем останавливаться у посольства Таджикистана, разместившегося слева в чистеньком и ухоженном старомосковском особнячке. Но, поворачивая направо по Вспольному, задержимся у углового домика принципиально умиляющего своими голубыми тонами.
ЕСТЬ МНОГОЕ НА СВЕТЕ, ДРУГ...

Постоим на его тротуаре, застеленном зеленым ковром, который невзирая ни на какие погоды усердный дворник чистит не только со старанием, но и весьма проницательно. Хозяину дома явно нельзя отказать в чувстве прекрасного. Однако, чувств этих у него много. И чего только не натащил он за полтора последних года, чего только не налепил на некогда невыразительные стены и окошки своего домика. Даже чугунные ворота припас.
Ах, друг Аркадий! Говори, говори красиво. Радуй нас безудержной своей фантазией и, кажется, неистощимыми возможностями.
Под редакцией Натальи Невяжской